Война 1111 года
(очередной вархаммерный криатифф )
читать дальше
…Граф фон Экельварн стоял на крепостной стене и глядел на свой город. Нет, конечно, он, как наместник курфюрста Золланда, отвечал только за оборону Крейцберга от внешних врагов и порядок на улицах . Но на самом деле граф был здесь хозяином, отцом и судьей. И город, многоликий, иногда добродушный и приветливый, а иногда замкнутый и жестокий, чувствовал его твердую руку. Максимилиан фон Экельварн, он был вершителем судеб. Бургомистр и все члены городского совета прислушивались к его словам, и решительно ни один серьезный вопрос не мог быть решен без его участия. Он строил новые здания и храмы, подбирал людей, наказывал воров и мздоимцев, прилюдно порол задолжавших городской казне, не делая при этом никаких скидок. Раздавал хлеб в голодные годы и казнил бунтовщиков в неспокойные. В казармах, на рынках, в тюремных застенках, за дверями мастерских и лавок, в окрестных лесах и на фермах – везде исполнялась его воля. Конечно, «Макс», как называла его жена, сводил и личные счеты, жестоко расправляясь с оппонентами и врагами. Впрочем, к тем, кто был готов перейти на его сторону, Экельварн всегда был милостив. Он умел ценить способных помощников.
Временами ему казалось, что он ощущает пульс города, словно живого существа, и понимает каждого жителя, от главы гильдии торговцев до последней уличной девки. А порой он чувствовал, что в искусстве управления городским советом для него еще много нераскрытых секретов. У него было два сына: один служил в рейксгарде, другой обучался магии в столице, но настоящим его детищем был Крейцберг.
И сейчас, готовясь защищать город, он испытывал к нему любовь и уважение, понимая, что люди будут жить здесь и после его смерти, точно так же, как жили до прихода , и есть вещи, которые даже он изменить не в силах.
Новая угроза пришла с юго-запада. Сначала появились толпы беженцев, голодных и растрепанных, с глазами, полными страха. Они запрудили дороги и перепугали крестьян рассказами о полчищах беспощадных завоевателей. Потом разведчики стали доносить о приближении крупной армии противника. Отдельные доклады приводили начальников в замешательство: егеря говорили о гигантских крысах, ходящих на задних лапах, о свирепых чудовищах и отвратительных монстрах. Экельварн начал действовать: он был слишком опытен, чтобы принять сообщения дозорных за пустые байки. В городе уничтожали грызунов, отряды солдат пополнялись добровольцами, капитаны наемников и главари вольных рот получали серебро в обмен на услуги своих головорезов, рыцари из родовых поместий и постоялых дворов съезжались под знамена графа. Фермеры заготовляли провизию на случай осады, везли на телегах в город бочки с сыром, мешки муки, корзины с яблоками.
И день настал. На огромной равнине, плодородная земля которой составляла главное богатство Золланда, ветреным, но ясным утром армии встретились. Когда горизонт почернел, затопленный тысячами врагов, Экельварну на несколько мгновений стало не по себе. Но он не раз участвовал в таких сражениях, и знал, что его войска могут противопоставить численному превосходству только выдержку и маневр. Не раз за свою карьеру он видел, как огромные армии зеленокожих, остановленные обороняющейся пехотой, теряли всякий порядок и гибли под мощными фланговыми ударами конницы (дворяне… они были сейчас его надеждой. В Империи, в отличии от Бретонии, дисциплина – такая же добродетель для рыцаря, как владение оружием). Так должно было произойти и сейчас, конечно, с той только разницей, что на застывшие в боевых порядках роты наступали не орки.
Началась перестрелка. Пушки и мортиры, немногочисленные в армиях Золланда, изредка посылали свои снаряды в сторону врага. Первую скрипку на юге играли арбалеты – короткий резкий свист болтов и жужжание катушек не прекращалось ни на минуту. Противник продолжал продвигаться со значительной скоростью, а вскоре на защитников Крейцберга градом посыпались пущенные из пращей камни. Траву под ногами наводнили крысы, чьи когти и зубы причиняли солдатам много хлопот.
Экельварн, покусывая ус, выбирал время для удара. Он хотел во главе лучшей сотни сокрушить вражеский строй стремительной атакой, чтобы на отражение главного удара у врагов уже не осталось резервов.
Вот, наконец, стороны вступили в рукопашную, и со своей возвышенной позиции граф видел, как в ста футах от него крысолюди пытаются прорвать строй пикинеров. Они бросались на стального ежа снова и снова, единицам удавалось просочиться между наконечниками, и их встречали воины с алебардами, стоявшие в первых рядах.
Враг усилил натиск, послав вперед лучше вооруженные и обученные войска. Вереща и размахивая тесаками, тысячи уродливых созданий кидались на людей Экельварна в безумном порыве, умирая, но и убивая перед смертью. Пехота держалась крепко.
Граф не заметил момента, когда это началось. Неожиданно для себя он увидел, как солдаты в отрядах вокруг стали падать один за другим, целыми шеренгами. Их тошнило и рвало, они покрывались сыпью прямо на глазах и в изнеможении валились друг на друга, выпуская оружие из ослабевших рук. А на земле их приканчивали вездесущие грызуны. В минуту фронт распался, и боевая линия превратилась в объятую паникой отступающую толпу. Первыми бросились бежать бойцы вольных рот, потом – регулярные войска, а за ними устремились и тилеанцы. Огромные крысы, размерами в несколько раз превосходившие мидденхеймских боевых псов, скачками догоняли воинов и впивались желтыми клыками в беззащитные шеи.
Экельварн сомневался очень недолго. По собственному опыту он знал, что такое разбитая армия. Граф махнул рукой в стальной перчатке и опустил забрало бацинета. Пришпоривая Звездочета, жеребца местной породы, он усмехнулся, предвкушая драку. Скорее всего, последнюю.
Копье ударило прямо в пасть чудовищного мутанта, который выглядел бы комично, находись он за решеткой Альтдорфского зверинца. Древко с треском переломилось, и тяжелые копыта скакуна растоптали опрокинутую на спину тварь. Граф размахнулся чеканом, проклиная этот день. Он еще надеялся на победу, но цена в его глазах выросла. Сильно. И он ударил, соглашаясь со всем и отдаваясь судьбе.
Рыцари растоптали гигантских грызунов и на полной скорости атаковали толпу замотанных грязно-белыми тряпками крыс. Лязг стали, хруст плоти, ржание лошадей и бессвязное, но громкое бормотание крыс слились в единый гул, и граф, стянутый с седла на землю, лишившийся наплечника, метался посреди этого гула, разя врагов эсталийским клинком, получая удары дубин и мечей, позабыв о жизни и смерти и положившись только на рефлексы бойца. Он не сразу понял, что крысы отступают, бегут, улепетывают, смятые долгожданной фланговой атакой кавалерии. Скрюченный старый вожак с таким же, как он сам, кривым посохом, пытался остановить трусливых соплеменников, брызгая слюной и выкрикивая проклятья. Экельварн налетел на него, мечом протыкая разъеденное болезнями тело и сразу же отталкивая треснувшим щитом, и успел почувствовать отвратительный запах дыхания жреца, перед тем, как тремя ударами изрубил урода на куски. Больше перед ним никого не было.
- Сэр, ваш конь, - рыцарь почтительно подвел Звездочета и придержал стремя.
- Где неприятель? – граф оглядывал поле боя, ища среди гор изувеченных тел вражеские штандарты.
- Ушли немногие, - поклонился дворянин. – Мы действовали по вашему плану. Победа, сэр.
Город встретил их лаврами и громом труб. И Экельварн был доволен. Только чертовски болела голова.
Через неделю он уже с трудом вставал с постели. А через полмесяца Крейцберг вымер. Кто-то, несмотря на жесткий карантин, покинул зачумленные улицы, унося болезнь за пределы городских стен. Большинство погибло в своих домах.
Максимилиан фон Экельварн, слабея на каждом шагу, поднялся по винтовой лестнице на смотровую площадку и, тяжело рухнув на скамью, прислонился спиной к древку флага. Он чувствовал себя раздавленным и проигравшим. Последний раз окинул он мутным взором площади и кварталы, укрепления и храмы, флюгера и крыши. Кое-где в воздух поднимались клубы черного дыма – то ли пожары, то ли погребальные костры. Смерть пришла, растоптанная его войсками, но в итоге победившая. У него хватило сил усмехнуться в ответ на ее безмолвное приветствие.
«…само место было проклято и предано забвению. И нет храбрецов, рискующих приблизиться к стенам Крейцберга на расстояние пушечного выстрела.»