09.10.2015 в 16:08
Пишет el_murid:Порождение тьмычитать дальше
Тема методологии выработки и принятия решений сама по себе очень интересна и требует отдельного рассмотрения, меня она очень давно занимает. Я столкнулся с тем, что существуют разные, зачастую принципиально отличающиеся подходы, когда изучал тему войны в Ливии, революции в Египте и Йемене в ходе Арабской весны. Зачастую логику американцев с нашей точки зрения было понять крайне сложно — к примеру, зачем Штатам нужно было свергать (или точнее, способствовать свержению) полностью лояльного к ним Хосни Мубарака. В наших понятийных рамках это выглядело либо абсурдом, либо провалом американской политики. Тем не менее, разобравшись в вопросе, я вынужден был признать, что и логика, и рациональность в американских подходах присутствовали — но с их точки зрения. В рамках их методик выработки стратегических решений.
Не стану вдаваться в подробности, однако попытаюсь вкратце объяснить эту разницу для того, чтобы дать ответ на вопрос о подконтрольности и создании ИГИЛ.
В мире создано несколько устоявшихся управленческих методологий (или если угодно, школ). Скажем, европейская континентальная школа использует линейный подход при выработке и постановке задач: поставленная цель достигается через ряд последовательных действий с заранее намеченными промежуточными результатами, достижение (или недостижение) которых позволяет корректировать ход выполнения задачи в процессе ее решения. Наиболее явно эта школа выражена в немецких подходах с их национальной и во многом параноидальной идеей тотального «орднунга»: любой план досконально расписывается, выбирается наиболее приемлемый, экономный и сбалансированный путь достижения результата. Во главу любого решения ставится его красота: то есть, предельная эффективность — минимизация затрат при достижении максимального эффекта.
У подобного подхода есть и оборотная сторона: в случае, если обстоятельства или противник делают достижение любого из промежуточных результатов невозможными, весь план решения разваливается — европейцам психологически проще остановить выполнение задачи и выработать новый план действий, чем тратить ресурсы выше определенного ими как неприемлемого уровня.
Наука управления и управленческие подходы исторически возникли как сочетание решения военных и «мирных» задач. Ничего не поделаешь: вся история человечества — это непрерывная цепь войн и подготовки к ним, поэтому особенности управленческих школ несут на себе отпечаток исторических условий, в которых они создавались.
Европейский подход несколько упрощенно можно объяснить традицией, сложившейся исторически в Европе: европейские средневековые армии опирались на рыцарей — невероятно дорогую боевую единицу. Дорогую потому, что рыцарь фактически с рождения проходил обучение, его снаряжение стоило весьма недешево, содержание самого рыцаря и его отряда высасывало значительные ресурсы из феода, самих рыцарей было крайне мало — в общем, это был очень и очень затратный инструмент войны.
В таких условиях боевые действия неизбежно были вынуждены планироваться, исходя из довольно жесткой установки минимизации потерь столь ценных боевых единиц. Гибель буквально нескольких рыцарей в бою могла привести к его остановке из-за неприемлемо возросшей цены победы. Крестьян, естественно, никто не считал, но сама методика выработки решения даже после исчезновения рыцарства так и осталась (естественно, что с течением времени и она трансформируется, но подходы продолжают оставаться неизменными).
«Любой ценой» - такая постановка задачи для европейца психологически некомфортна, воспринимается с трудом и выполняется всегда некачественно.
Российская управленческая школа формировалась в иных условиях. Несколько раз в русской истории не просто страна, а сам народ оказывались на грани уничтожения. Климатические особенности, в которых живут русские, тоже серьезно отличаются от европейских. Длинные затяжные зимы с их вынужденным спадом активности сочетались с коротким летом, когда приходилось выполнять весь комплекс работ в сжатые сроки — что создало ряд специфических русских национальных черт: склонность к авралам и вынужденному безделью, более плотные общинные связи (одиночка не в состоянии был выжить в наших условиях), выдвижение лидеров, наиболее подходящих на данном этапе для решения конкретной задачи — но при этом быстрое их забвение после ее выполнения (как пример из самой новейшей истории — возникновение феномена Стрелкова, который стал символом восстания в Новороссии, однако после его принудительного изъятия с Донбасса те же, кто его превозносил, с удовольствием принялись за его шельмование).
С сугубо управленческой точки зрения русская школа так же, как и европейская, использует метод достижения результата через последовательность промежуточных решений, однако для нас никогда не была необходимой детализация планов: всегда учитывалась возможность изменения как подходов в достижении промежуточных результатов, так и и их самих. Слишком много неблагоприятных обстоятельств и факторов, сопутствующих нашей жизни, вынуждали к более гибким подходам. При этом вопрос цены всегда был для русских менее важным, чем результат — проблема физического выживания народа и государства, периодически встающая перед нами в полный рост, ставила задачу общего выживания в качестве наивысшего приоритета.
В итоге русская управленческая школа тоже оперирует линейными построениями, но в отличие от европейской школы, эти решения выглядят более «плоскостными» - в случае, если промежуточный результат в данных условиях недостижим, низовые уровни управления по своей инициативе корректируют либо его, либо процесс его достижения. Важен именно конечный результат — он является главным критерием оценки действий всей управленческой вертикали.
Такой более гибкий подход позволяет исправлять ошибки планирования «на ходу», и в этом есть, как положительные, так и отрицательные стороны: подчиненные могут «вытащить» почти любой провальный план руководства, неверно или даже бездарно спланированный. В этом смысле даже откровенно глупый руководитель не становится критической проблемой для устойчивости всей управленческой вертикали. К примеру, абсолютно непригодный ни к какой управленческой деятельности и один из наиболее бездарных и слабых в российской истории руководителей страны Д.А.Медведев, безусловно, наносит стране своей деятельностью вред самим присутствием на любом управленческом посту, однако способность системы корректировать глупые и провальные решения позволяет «демпфировать» его личную кромешную глупость. Во всяком случае, какое-то время. Примерно по той же причине четвертьвековой грабеж страны, который не прекращается с момента развала СССР, все-таки еще не привел к ее окончательному обрушению. Гибкость управленческой системы и подходов позволяют выдерживать зверские эксперименты над страной и народом. Естественно, у всего есть предел — но пока он еще не перейдён.
Правда, у русского подхода есть и отрицательный момент — любой, даже гениальный план руководства, будет в обязательном порядке скорректирован подчиненными в сторону его ухудшения. Возникает специфическая особенность русского механизма управления: усредненность. Хорошие планы ухудшаются при исполнении, откровенно плохие и провальные — «вытягиваются».
Можно упомянуть весьма любопытную японскую школу, которая сочетает абсолютную преданность своему клану (корпорации, дзайбацу) с учетом общих интересов всех групп общества. Свирепая и бескомпромиссная межклановая борьба сопровождается настоящим обожествлением императора, как символа общенациональных интересов. Итогом этого любопытного исторического опыта стала японская школа управления, в которой абсолютными приоритетами являются сразу два: интересы клана (корпорации) и общенациональные интересы. Поиск баланса между ними и является сутью управленческих решений для японцев.
Вообще, азиатские школы в этом плане выглядят во многом совершенно отличными от привычных нам и европейцам подходов, так как основной проблемой азиатов является избыточность одних ресурсов (скажем, людских) при постоянном и тотальном дефиците других. Это вынуждает их принимать решения, которые опираются на систему уравнений, позволяющих в динамике найти ресурсный баланс. Очень интересной в этом смысле является китайская школа управления (как военная, так и экономическая), которая основана на выжидательной стратегии «самодоставки» необходимых ресурсов. Вся военная наука Сунь-Цзы исходит из необходимости сочетания периода ожидания благоприятного момента со взрывными и интенсивными действиями в момент наилучшего баланса имеющихся ресурсов и тех ресурсов, которые может предоставить противник (под противником можно понимать и природу). Умение интуитивно выбрать наилучший момент времени и определить оптимальный баланс является сутью обучения китайских управленцев.
Способность к бездеятельной созерцательности и тяжелому рутинному труду китайцев вкупе с умением точно выбрать момент перехода от одного к другому создали любопытную, почти инопланетную философию, в которой есть элементы не только диалектики, но и более высоких уровней мышления.
В общем, повторюсь — тема описания и сравнения различных управленческих школ выглядит исключительно интересной и познавательной, однако написанное выше является в некотором смысле лишь вступлением к ответу на заданный в самом начале сугубо конкретный и локальный вопрос.
Американская (а в общем случае англо-саксонская) управленческая школа сформировалась, по-видимому, в период становления и развития Британской империи. Среди всех мировых империй Британская, безусловно, является уникальной — она сумела вобрать в себя страны, территории и народы, относящиеся к самым разным цивилизациям. При этом Британия в очень короткие сроки создала столь же уникальный механизм управления, который включал в себя контроль над элитами колоний при полном невмешательстве в их текущую повседневную жизнь на уровне их собственного управления подчиненными им территориями.
Британская школа управления была вынуждена исходить из принципиальной несовместимости различных колониальных территорий и невозможности приведения их к общему знаменателю.
Все прочие империи в разной мере решали один и тот же вопрос — создания единой имперской территории с единой правовой, культурной, управленческой, экономической, политической и прочими системами. В большинстве своем они так или иначе, но повторяли опыт Древнего Рима (который, естественно, тоже вобрал в себя предыдущий опыт более древних империй), поэтапно трансформировавшего покоренные и присоединенные территории, приводя их в соответствие с общими правилами, действующими на территории империи. Была отработана методика такой трансформации — и в целом эту методику с определенной адаптацией к конкретным условиям применяли все остальные империи — включая и Российскую. Хотя наш опыт и серьезно отличается от прочих колониальных империй, сугубо методологически мы все-таки повторяли римский опыт, выводя его из формулы «Москва — третий Рим».
Британская империя в этом смысле оказалась поставленной перед необходимостью коренного пересмотра всех предыдущих методик управления. Слишком несопоставимыми были ресурсы метрополии с ресурсами покоренных территорий, чтобы рассчитывать на прямую и грубую силу при управлении ими.
Итогом поиска решения стал весьма любопытный и уникальный метод, который сочетал в себе как опыт других стран и империй, так и принципиально новые подходы.
Я бы назвал британский метод управления методом «коридора». По сути, англичане ставили перед собой стратегическую цель, известную только им, и намечали некоторый «коридор», направление которого отвечало интересам поставленной цели. Создавались ограничительные «красные черты», выход ситуации за которые считался недопустимым, но «внутри» такого «коридора» ситуация могла развиваться как угодно — это не беспокоило колонизаторов.
«Ширина» такого коридора определялась во многом эмпирически и могла варьироваться.
Не сказать, что метод был совершенно и принципиально новым, но англичане сумели довести его до совершенства и создать свою собственную управленческую школу, которая уже не зависела от традиционного планирования и контроля за ходом выполнения задач через достижение промежуточных результатов. Англичане попросту перестали нуждаться в линейном планировании, перейдя на иной уровень: создания и контроля вероятностей.
Любое решение рассматривалось ими как статистический набор вероятностей, которые оценивались с точки зрения соответствия «коридору», ведущего к намеченной стратегической цели. Опасные вероятности, способные дестабилизировать обстановку и привести к выходу за «красную черту», при таком подходе должны отсекаться, остальные признаются за допустимые.
Вместо линейного европейского, «плоскостного» русского, азиатского поиска баланса англичане перешли к объемному планированию, когда путь к достижению цели был максимально детерминирован: любое препятствие на пути к цели в таком случае перестает носить критический характер. Его можно обойти, перепрыгнуть, «нырнуть» под него — что угодно. Любое действие становилось допустимым и ограничивалось лишь набором доступных инструментов.
Кроме того, англичане весьма успешно (возможно, неосознанно) использовали законы социодинамики, поддерживая ситуацию в колониях в постоянно «подогретом» состоянии. Классическая формула «разделяй и властвуй» была творчески ими переосмыслена, в любой из английских колоний ситуация постоянно находилась на грани или перед гранью сдвига — что англичане использовали в качестве контроля над туземными элитами. Сегодня такую стратегию мы называем «теорией управляемого хаоса», хотя на самом деле это неточное определение и исходит из непонимания сути происходящего — англичане воспринимали хаос как «красную черту» и довольно жестко пресекали любые попытки ее перейти.
Свирепое подавление индийских восстаний сипаев последовало за тем, когда находящаяся стабильно «на грани» обстановка сорвалась из-за неблагоприятных условий, вызвавших массовый голод туземного населения. Подавив восстание, англичане не стали умиротворять население Индии, предпочитая вновь оставить обстановку в почти «кипящем» состоянии. Примерно так же были решены задачи в Китае в период "опиумных войн".
Логика действий очевидна — находящуюся вблизи фазового перехода социальную систему довольно легко без затрат дополнительных ресурсов можно сдвинуть в любую сторону: либо снизив социальную температуру до относительно приемлемых значений, либо наоборот — довести ее до взрыва, когда сносится переставшая устраивать колонизаторов управляющая туземная элита, после чего обстановка резко стабилизируется силовым путем — в той конфигурации, которая выгодна англичанам. Кстати, прослеживаются определенные аналогии с Арабской весной — переставшие отвечать новым стратегическим задачам США арабские диктаторы были снесены не военным вторжением Америки (которая убедилась на примере Ирака, что в современных условиях такой путь выглядит избыточно затратным), а с помощью населения самих стран. Арабская весна и вообще «цветные революции» в этом плане требуют отдельного рассмотрения — здесь пока можно отметить аналогии и преемственность методики американцев и англичан.
Естественно, в реальной жизни не всегда происходит так, как хочется, но сам подход выглядит весьма любопытным с точки зрения эффективности: в каком-то смысле повторяется философия европейского подхода с его экономией ресурсов, однако все происходит на более высоком уровне управления. Если немцы предпочитают в процессе решения задачи держать под контролем всё до мельчайших подробностей, то англичане (американцы) контролируют лишь узловые процессы, позволяя всем остальным развиваться своим естественным чередом.
Такой подход требует виртуозного владения методиками, наличия разнообразных инструментов и умения творчески ими пользоваться, интуитивного мышления, способности расчетов в объемном пространстве решений — в общем, английская школа в этом отношении, безусловно, выглядит во всех отношениях передовой.
Особо стоит остановиться на проблемах и выгодных особенностях английской управленческой школы. Система «коридоров» выстраиваемых в направлении общей стратегической цели, позволяет компенсировать ошибки и неудачи, возникающие при реализации столь непростых методов управления.
К примеру, если ставится цель дестабилизации региона Ближнего Востока, то очевидная проблема США в Египте, где они сделали ставку на «братьев-мусульман», пришедших в итоге к власти после переворота и свержения Хосни Мубарака, выглядит их неудачей — но лишь выглядит. Решению общей задачи успех контрреволюции в Египте никак не мешает — регион продолжает опускаться в хаос, ваххабизм, как новая угроза мировой цивилизации, продолжает укрепляться. «Коридор решений» в Египте схлопнулся, но он при этом находится внутри другого «коридора», который ведет к хаотизации региона.
И пусть небольшая стабилизация в регионе вынудит США слегка изменить свою политику — для них это лишь тактическая проблема. Стратегически они решили ее, встроив «ближневосточный коридор» в еще более широкий, целью которого является выход к мировой войне, как способу решения мирового кризиса. Вполне вероятно, что и это направление может быть лишь частью более глобального «коридора решений», целью которого является создание нового мирового порядка — не через мировую войну, так через какие-то иные глобальные процессы, конечным итогом которых Америка видит свою гегемонию.
Это и есть отказ от промежуточных результатов, которые в такой стратегии попросту не нужны. Есть цель и есть общее движение в ее направлении. Различные препятствия лишь замедляют на отдельных участках это движение, но никак не мешают его течению. Задача США - «прорубать русло» и выстраивать новые рамки новых «коридоров». При этом все остальные участники событий, не будучи посвящены в их планирование, попадают в ситуацию, когда они не понимают, какие их действия лежат в рамках общей стратегии США, а какие — мешают им. В таких условиях организовать противодействие практически невозможно и приходится соглашаться с ролью объекта управления, ведя борьбу лишь между объектами, не покушаясь на субъектность главного планировщика.
По сути, перед нами идеальный механизм управления, доведенный почти до абсолюта, и ограниченный лишь дефицитом инструментов управления.
Примерно представляя себе механизмы управления, которые применяет англо-саксонская школа, можно понять, что противодействие им в рамках западной модели экономики и управления принципиально невозможно.
Дело здесь в том, что противодействие может быть основано лишь на понимании конечных целей, количества и направления «коридоров решений», текущей координаты событий внутри каждого из таких «коридоров», скорости и динамики процессов, а также их соответствия планируемым. По сути, перед любым объектом управления ставится задача решения системы уравнений, в которых число переменных заведомо больше, чем число самих уравнений. Математически корректно такое решение невозможно, и поэтому субъект управления всегда имеет преимущество перед объектом.
Объект управления вынужден исходить из принципиальной невозможности понимания целей и задач субъекта — а значит, и невозможности организовать противодействие его планам. По-видимому, здесь проявляется проекция принципа неопределенности Гейзенберга на социальное процессы: направление коридора решений, текущая координата в рамках этого коридора, ширина границ коридора, число вложенных друг в друга коридоров решений, динамика протекающих процессов являются в определенном смысле некоммутирующими операторами, определяющими систему наблюдаемых, при этом ситуация резко усложняется тем, что самих систем наблюдаемых не одна, а несколько. В итоге можно с достаточной достоверностью определить одно из значений этих переменных, но тогда другие переменные становятся принципиально неопределямыми.
Даже теоретически любые действия объекта управления неспособны помочь ему вырваться за пределы предписываемых ему рамок поведения. Выход, естественно, существует: и чисто эмпирически он был продемонстрирован во время существования Советского Союза. СССР создал свою систему управления, политическую, экономическую системы, принципиально несовместимые с западной. Взаимодействовать они могли, однако управлять друг другом — нет, только через систему внешних «раздражителей», да и в этом случае взаимодействие в основном было ограничено гарантиями взаимного уничтожения.
Отказ советской партсовноменклатуры от уникальности советской системы и согласие ее на вхождение СССР (с его неизбежным распадом) в «цивилизованный мир» обеспечил личные — а точнее, сугубо шкурные — интересы правящего меньшинства, загнав при этом СССР (точнее, теперь уже республики бывшего СССР) в рамки западной модели управления на роль объекта управления.
В этом смысле потуги наших квазипатриотов с их мантрами о «вставании с колен» выглядят весьма глупо. В рамках западной, а точнее, англо-саксонской, модели управления любые попытки России заявлять о своей субъектности лишены не только практического, но и теоретического смысла. То есть, для целей пропаганды, безусловно, образ Отца нации: мудрого Бориса Ельцина или брутального Владимира Путина, кладущего все силы на борьбу с коварным Врагом из-за Океана, работает очень хорошо, однако сам факт того, что эти кладущиеся силы тратятся на то, чтобы продолжать оставаться сырьевой колонией тлетворного Запада и ни при каких обстоятельствах не выходить за рамки западной модели, делают эти усилия во многом анекдотичными.
Однако все это лирика. Надеюсь, что в довольно популярной и описательной форме я сумел рассказать о специфических особенностях англо-саксонской модели управления. И если так — то теперь можно попытаться ответить на самый первый вопрос: является ли Исламское государство порождением США? Стоят ли Штаты за действиями ИГИЛ, управляют ли этой террористической группировкой, и если да, то в какой степени и как? А если нет — то что они намерены предпринять для уничтожения ИГИЛ или наоборот — захвата контроля над ним? Повторюсь — в рамках нашей «системы координат», в терминах и методике нашей школы управления ответ на этот вопрос лишен смысла, поэтому и пришлось сделать столь длинное отступление для того, чтобы обозначить ту область, в которой ответ возможен..."
URL записиТема методологии выработки и принятия решений сама по себе очень интересна и требует отдельного рассмотрения, меня она очень давно занимает. Я столкнулся с тем, что существуют разные, зачастую принципиально отличающиеся подходы, когда изучал тему войны в Ливии, революции в Египте и Йемене в ходе Арабской весны. Зачастую логику американцев с нашей точки зрения было понять крайне сложно — к примеру, зачем Штатам нужно было свергать (или точнее, способствовать свержению) полностью лояльного к ним Хосни Мубарака. В наших понятийных рамках это выглядело либо абсурдом, либо провалом американской политики. Тем не менее, разобравшись в вопросе, я вынужден был признать, что и логика, и рациональность в американских подходах присутствовали — но с их точки зрения. В рамках их методик выработки стратегических решений.
Не стану вдаваться в подробности, однако попытаюсь вкратце объяснить эту разницу для того, чтобы дать ответ на вопрос о подконтрольности и создании ИГИЛ.
В мире создано несколько устоявшихся управленческих методологий (или если угодно, школ). Скажем, европейская континентальная школа использует линейный подход при выработке и постановке задач: поставленная цель достигается через ряд последовательных действий с заранее намеченными промежуточными результатами, достижение (или недостижение) которых позволяет корректировать ход выполнения задачи в процессе ее решения. Наиболее явно эта школа выражена в немецких подходах с их национальной и во многом параноидальной идеей тотального «орднунга»: любой план досконально расписывается, выбирается наиболее приемлемый, экономный и сбалансированный путь достижения результата. Во главу любого решения ставится его красота: то есть, предельная эффективность — минимизация затрат при достижении максимального эффекта.
У подобного подхода есть и оборотная сторона: в случае, если обстоятельства или противник делают достижение любого из промежуточных результатов невозможными, весь план решения разваливается — европейцам психологически проще остановить выполнение задачи и выработать новый план действий, чем тратить ресурсы выше определенного ими как неприемлемого уровня.
Наука управления и управленческие подходы исторически возникли как сочетание решения военных и «мирных» задач. Ничего не поделаешь: вся история человечества — это непрерывная цепь войн и подготовки к ним, поэтому особенности управленческих школ несут на себе отпечаток исторических условий, в которых они создавались.
Европейский подход несколько упрощенно можно объяснить традицией, сложившейся исторически в Европе: европейские средневековые армии опирались на рыцарей — невероятно дорогую боевую единицу. Дорогую потому, что рыцарь фактически с рождения проходил обучение, его снаряжение стоило весьма недешево, содержание самого рыцаря и его отряда высасывало значительные ресурсы из феода, самих рыцарей было крайне мало — в общем, это был очень и очень затратный инструмент войны.
В таких условиях боевые действия неизбежно были вынуждены планироваться, исходя из довольно жесткой установки минимизации потерь столь ценных боевых единиц. Гибель буквально нескольких рыцарей в бою могла привести к его остановке из-за неприемлемо возросшей цены победы. Крестьян, естественно, никто не считал, но сама методика выработки решения даже после исчезновения рыцарства так и осталась (естественно, что с течением времени и она трансформируется, но подходы продолжают оставаться неизменными).
«Любой ценой» - такая постановка задачи для европейца психологически некомфортна, воспринимается с трудом и выполняется всегда некачественно.
Российская управленческая школа формировалась в иных условиях. Несколько раз в русской истории не просто страна, а сам народ оказывались на грани уничтожения. Климатические особенности, в которых живут русские, тоже серьезно отличаются от европейских. Длинные затяжные зимы с их вынужденным спадом активности сочетались с коротким летом, когда приходилось выполнять весь комплекс работ в сжатые сроки — что создало ряд специфических русских национальных черт: склонность к авралам и вынужденному безделью, более плотные общинные связи (одиночка не в состоянии был выжить в наших условиях), выдвижение лидеров, наиболее подходящих на данном этапе для решения конкретной задачи — но при этом быстрое их забвение после ее выполнения (как пример из самой новейшей истории — возникновение феномена Стрелкова, который стал символом восстания в Новороссии, однако после его принудительного изъятия с Донбасса те же, кто его превозносил, с удовольствием принялись за его шельмование).
С сугубо управленческой точки зрения русская школа так же, как и европейская, использует метод достижения результата через последовательность промежуточных решений, однако для нас никогда не была необходимой детализация планов: всегда учитывалась возможность изменения как подходов в достижении промежуточных результатов, так и и их самих. Слишком много неблагоприятных обстоятельств и факторов, сопутствующих нашей жизни, вынуждали к более гибким подходам. При этом вопрос цены всегда был для русских менее важным, чем результат — проблема физического выживания народа и государства, периодически встающая перед нами в полный рост, ставила задачу общего выживания в качестве наивысшего приоритета.
В итоге русская управленческая школа тоже оперирует линейными построениями, но в отличие от европейской школы, эти решения выглядят более «плоскостными» - в случае, если промежуточный результат в данных условиях недостижим, низовые уровни управления по своей инициативе корректируют либо его, либо процесс его достижения. Важен именно конечный результат — он является главным критерием оценки действий всей управленческой вертикали.
Такой более гибкий подход позволяет исправлять ошибки планирования «на ходу», и в этом есть, как положительные, так и отрицательные стороны: подчиненные могут «вытащить» почти любой провальный план руководства, неверно или даже бездарно спланированный. В этом смысле даже откровенно глупый руководитель не становится критической проблемой для устойчивости всей управленческой вертикали. К примеру, абсолютно непригодный ни к какой управленческой деятельности и один из наиболее бездарных и слабых в российской истории руководителей страны Д.А.Медведев, безусловно, наносит стране своей деятельностью вред самим присутствием на любом управленческом посту, однако способность системы корректировать глупые и провальные решения позволяет «демпфировать» его личную кромешную глупость. Во всяком случае, какое-то время. Примерно по той же причине четвертьвековой грабеж страны, который не прекращается с момента развала СССР, все-таки еще не привел к ее окончательному обрушению. Гибкость управленческой системы и подходов позволяют выдерживать зверские эксперименты над страной и народом. Естественно, у всего есть предел — но пока он еще не перейдён.
Правда, у русского подхода есть и отрицательный момент — любой, даже гениальный план руководства, будет в обязательном порядке скорректирован подчиненными в сторону его ухудшения. Возникает специфическая особенность русского механизма управления: усредненность. Хорошие планы ухудшаются при исполнении, откровенно плохие и провальные — «вытягиваются».
Можно упомянуть весьма любопытную японскую школу, которая сочетает абсолютную преданность своему клану (корпорации, дзайбацу) с учетом общих интересов всех групп общества. Свирепая и бескомпромиссная межклановая борьба сопровождается настоящим обожествлением императора, как символа общенациональных интересов. Итогом этого любопытного исторического опыта стала японская школа управления, в которой абсолютными приоритетами являются сразу два: интересы клана (корпорации) и общенациональные интересы. Поиск баланса между ними и является сутью управленческих решений для японцев.
Вообще, азиатские школы в этом плане выглядят во многом совершенно отличными от привычных нам и европейцам подходов, так как основной проблемой азиатов является избыточность одних ресурсов (скажем, людских) при постоянном и тотальном дефиците других. Это вынуждает их принимать решения, которые опираются на систему уравнений, позволяющих в динамике найти ресурсный баланс. Очень интересной в этом смысле является китайская школа управления (как военная, так и экономическая), которая основана на выжидательной стратегии «самодоставки» необходимых ресурсов. Вся военная наука Сунь-Цзы исходит из необходимости сочетания периода ожидания благоприятного момента со взрывными и интенсивными действиями в момент наилучшего баланса имеющихся ресурсов и тех ресурсов, которые может предоставить противник (под противником можно понимать и природу). Умение интуитивно выбрать наилучший момент времени и определить оптимальный баланс является сутью обучения китайских управленцев.
Способность к бездеятельной созерцательности и тяжелому рутинному труду китайцев вкупе с умением точно выбрать момент перехода от одного к другому создали любопытную, почти инопланетную философию, в которой есть элементы не только диалектики, но и более высоких уровней мышления.
В общем, повторюсь — тема описания и сравнения различных управленческих школ выглядит исключительно интересной и познавательной, однако написанное выше является в некотором смысле лишь вступлением к ответу на заданный в самом начале сугубо конкретный и локальный вопрос.
Американская (а в общем случае англо-саксонская) управленческая школа сформировалась, по-видимому, в период становления и развития Британской империи. Среди всех мировых империй Британская, безусловно, является уникальной — она сумела вобрать в себя страны, территории и народы, относящиеся к самым разным цивилизациям. При этом Британия в очень короткие сроки создала столь же уникальный механизм управления, который включал в себя контроль над элитами колоний при полном невмешательстве в их текущую повседневную жизнь на уровне их собственного управления подчиненными им территориями.
Британская школа управления была вынуждена исходить из принципиальной несовместимости различных колониальных территорий и невозможности приведения их к общему знаменателю.
Все прочие империи в разной мере решали один и тот же вопрос — создания единой имперской территории с единой правовой, культурной, управленческой, экономической, политической и прочими системами. В большинстве своем они так или иначе, но повторяли опыт Древнего Рима (который, естественно, тоже вобрал в себя предыдущий опыт более древних империй), поэтапно трансформировавшего покоренные и присоединенные территории, приводя их в соответствие с общими правилами, действующими на территории империи. Была отработана методика такой трансформации — и в целом эту методику с определенной адаптацией к конкретным условиям применяли все остальные империи — включая и Российскую. Хотя наш опыт и серьезно отличается от прочих колониальных империй, сугубо методологически мы все-таки повторяли римский опыт, выводя его из формулы «Москва — третий Рим».
Британская империя в этом смысле оказалась поставленной перед необходимостью коренного пересмотра всех предыдущих методик управления. Слишком несопоставимыми были ресурсы метрополии с ресурсами покоренных территорий, чтобы рассчитывать на прямую и грубую силу при управлении ими.
Итогом поиска решения стал весьма любопытный и уникальный метод, который сочетал в себе как опыт других стран и империй, так и принципиально новые подходы.
Я бы назвал британский метод управления методом «коридора». По сути, англичане ставили перед собой стратегическую цель, известную только им, и намечали некоторый «коридор», направление которого отвечало интересам поставленной цели. Создавались ограничительные «красные черты», выход ситуации за которые считался недопустимым, но «внутри» такого «коридора» ситуация могла развиваться как угодно — это не беспокоило колонизаторов.
«Ширина» такого коридора определялась во многом эмпирически и могла варьироваться.
Не сказать, что метод был совершенно и принципиально новым, но англичане сумели довести его до совершенства и создать свою собственную управленческую школу, которая уже не зависела от традиционного планирования и контроля за ходом выполнения задач через достижение промежуточных результатов. Англичане попросту перестали нуждаться в линейном планировании, перейдя на иной уровень: создания и контроля вероятностей.
Любое решение рассматривалось ими как статистический набор вероятностей, которые оценивались с точки зрения соответствия «коридору», ведущего к намеченной стратегической цели. Опасные вероятности, способные дестабилизировать обстановку и привести к выходу за «красную черту», при таком подходе должны отсекаться, остальные признаются за допустимые.
Вместо линейного европейского, «плоскостного» русского, азиатского поиска баланса англичане перешли к объемному планированию, когда путь к достижению цели был максимально детерминирован: любое препятствие на пути к цели в таком случае перестает носить критический характер. Его можно обойти, перепрыгнуть, «нырнуть» под него — что угодно. Любое действие становилось допустимым и ограничивалось лишь набором доступных инструментов.
Кроме того, англичане весьма успешно (возможно, неосознанно) использовали законы социодинамики, поддерживая ситуацию в колониях в постоянно «подогретом» состоянии. Классическая формула «разделяй и властвуй» была творчески ими переосмыслена, в любой из английских колоний ситуация постоянно находилась на грани или перед гранью сдвига — что англичане использовали в качестве контроля над туземными элитами. Сегодня такую стратегию мы называем «теорией управляемого хаоса», хотя на самом деле это неточное определение и исходит из непонимания сути происходящего — англичане воспринимали хаос как «красную черту» и довольно жестко пресекали любые попытки ее перейти.
Свирепое подавление индийских восстаний сипаев последовало за тем, когда находящаяся стабильно «на грани» обстановка сорвалась из-за неблагоприятных условий, вызвавших массовый голод туземного населения. Подавив восстание, англичане не стали умиротворять население Индии, предпочитая вновь оставить обстановку в почти «кипящем» состоянии. Примерно так же были решены задачи в Китае в период "опиумных войн".
Логика действий очевидна — находящуюся вблизи фазового перехода социальную систему довольно легко без затрат дополнительных ресурсов можно сдвинуть в любую сторону: либо снизив социальную температуру до относительно приемлемых значений, либо наоборот — довести ее до взрыва, когда сносится переставшая устраивать колонизаторов управляющая туземная элита, после чего обстановка резко стабилизируется силовым путем — в той конфигурации, которая выгодна англичанам. Кстати, прослеживаются определенные аналогии с Арабской весной — переставшие отвечать новым стратегическим задачам США арабские диктаторы были снесены не военным вторжением Америки (которая убедилась на примере Ирака, что в современных условиях такой путь выглядит избыточно затратным), а с помощью населения самих стран. Арабская весна и вообще «цветные революции» в этом плане требуют отдельного рассмотрения — здесь пока можно отметить аналогии и преемственность методики американцев и англичан.
Естественно, в реальной жизни не всегда происходит так, как хочется, но сам подход выглядит весьма любопытным с точки зрения эффективности: в каком-то смысле повторяется философия европейского подхода с его экономией ресурсов, однако все происходит на более высоком уровне управления. Если немцы предпочитают в процессе решения задачи держать под контролем всё до мельчайших подробностей, то англичане (американцы) контролируют лишь узловые процессы, позволяя всем остальным развиваться своим естественным чередом.
Такой подход требует виртуозного владения методиками, наличия разнообразных инструментов и умения творчески ими пользоваться, интуитивного мышления, способности расчетов в объемном пространстве решений — в общем, английская школа в этом отношении, безусловно, выглядит во всех отношениях передовой.
Особо стоит остановиться на проблемах и выгодных особенностях английской управленческой школы. Система «коридоров» выстраиваемых в направлении общей стратегической цели, позволяет компенсировать ошибки и неудачи, возникающие при реализации столь непростых методов управления.
К примеру, если ставится цель дестабилизации региона Ближнего Востока, то очевидная проблема США в Египте, где они сделали ставку на «братьев-мусульман», пришедших в итоге к власти после переворота и свержения Хосни Мубарака, выглядит их неудачей — но лишь выглядит. Решению общей задачи успех контрреволюции в Египте никак не мешает — регион продолжает опускаться в хаос, ваххабизм, как новая угроза мировой цивилизации, продолжает укрепляться. «Коридор решений» в Египте схлопнулся, но он при этом находится внутри другого «коридора», который ведет к хаотизации региона.
И пусть небольшая стабилизация в регионе вынудит США слегка изменить свою политику — для них это лишь тактическая проблема. Стратегически они решили ее, встроив «ближневосточный коридор» в еще более широкий, целью которого является выход к мировой войне, как способу решения мирового кризиса. Вполне вероятно, что и это направление может быть лишь частью более глобального «коридора решений», целью которого является создание нового мирового порядка — не через мировую войну, так через какие-то иные глобальные процессы, конечным итогом которых Америка видит свою гегемонию.
Это и есть отказ от промежуточных результатов, которые в такой стратегии попросту не нужны. Есть цель и есть общее движение в ее направлении. Различные препятствия лишь замедляют на отдельных участках это движение, но никак не мешают его течению. Задача США - «прорубать русло» и выстраивать новые рамки новых «коридоров». При этом все остальные участники событий, не будучи посвящены в их планирование, попадают в ситуацию, когда они не понимают, какие их действия лежат в рамках общей стратегии США, а какие — мешают им. В таких условиях организовать противодействие практически невозможно и приходится соглашаться с ролью объекта управления, ведя борьбу лишь между объектами, не покушаясь на субъектность главного планировщика.
По сути, перед нами идеальный механизм управления, доведенный почти до абсолюта, и ограниченный лишь дефицитом инструментов управления.
Примерно представляя себе механизмы управления, которые применяет англо-саксонская школа, можно понять, что противодействие им в рамках западной модели экономики и управления принципиально невозможно.
Дело здесь в том, что противодействие может быть основано лишь на понимании конечных целей, количества и направления «коридоров решений», текущей координаты событий внутри каждого из таких «коридоров», скорости и динамики процессов, а также их соответствия планируемым. По сути, перед любым объектом управления ставится задача решения системы уравнений, в которых число переменных заведомо больше, чем число самих уравнений. Математически корректно такое решение невозможно, и поэтому субъект управления всегда имеет преимущество перед объектом.
Объект управления вынужден исходить из принципиальной невозможности понимания целей и задач субъекта — а значит, и невозможности организовать противодействие его планам. По-видимому, здесь проявляется проекция принципа неопределенности Гейзенберга на социальное процессы: направление коридора решений, текущая координата в рамках этого коридора, ширина границ коридора, число вложенных друг в друга коридоров решений, динамика протекающих процессов являются в определенном смысле некоммутирующими операторами, определяющими систему наблюдаемых, при этом ситуация резко усложняется тем, что самих систем наблюдаемых не одна, а несколько. В итоге можно с достаточной достоверностью определить одно из значений этих переменных, но тогда другие переменные становятся принципиально неопределямыми.
Даже теоретически любые действия объекта управления неспособны помочь ему вырваться за пределы предписываемых ему рамок поведения. Выход, естественно, существует: и чисто эмпирически он был продемонстрирован во время существования Советского Союза. СССР создал свою систему управления, политическую, экономическую системы, принципиально несовместимые с западной. Взаимодействовать они могли, однако управлять друг другом — нет, только через систему внешних «раздражителей», да и в этом случае взаимодействие в основном было ограничено гарантиями взаимного уничтожения.
Отказ советской партсовноменклатуры от уникальности советской системы и согласие ее на вхождение СССР (с его неизбежным распадом) в «цивилизованный мир» обеспечил личные — а точнее, сугубо шкурные — интересы правящего меньшинства, загнав при этом СССР (точнее, теперь уже республики бывшего СССР) в рамки западной модели управления на роль объекта управления.
В этом смысле потуги наших квазипатриотов с их мантрами о «вставании с колен» выглядят весьма глупо. В рамках западной, а точнее, англо-саксонской, модели управления любые попытки России заявлять о своей субъектности лишены не только практического, но и теоретического смысла. То есть, для целей пропаганды, безусловно, образ Отца нации: мудрого Бориса Ельцина или брутального Владимира Путина, кладущего все силы на борьбу с коварным Врагом из-за Океана, работает очень хорошо, однако сам факт того, что эти кладущиеся силы тратятся на то, чтобы продолжать оставаться сырьевой колонией тлетворного Запада и ни при каких обстоятельствах не выходить за рамки западной модели, делают эти усилия во многом анекдотичными.
Однако все это лирика. Надеюсь, что в довольно популярной и описательной форме я сумел рассказать о специфических особенностях англо-саксонской модели управления. И если так — то теперь можно попытаться ответить на самый первый вопрос: является ли Исламское государство порождением США? Стоят ли Штаты за действиями ИГИЛ, управляют ли этой террористической группировкой, и если да, то в какой степени и как? А если нет — то что они намерены предпринять для уничтожения ИГИЛ или наоборот — захвата контроля над ним? Повторюсь — в рамках нашей «системы координат», в терминах и методике нашей школы управления ответ на этот вопрос лишен смысла, поэтому и пришлось сделать столь длинное отступление для того, чтобы обозначить ту область, в которой ответ возможен..."